by olladij

Из: Роберт Пол Волфф, «Нищета либерализма», 1968

[Волфф (1933-2025), исследователь марксизма и анархизма, против заблуждений либерализма. Сегодня он был бы против постмодернистского иррационализма и трибализма. – liberadio]

Как и все политические философии, либеральная политическая теория основана на интерпретации человеческой природы. В своей наиболее изначальной форме – и именно так философия часто раскрывает себя лучше всего – либерализм рассматривает человека как рационально расчётливого индивида, увеличивающего удовольствие и уменьшающего страдание. Слово «хорошо», говорит Бентам, означает «приятно», а слово «плохо» – «болезненно». Во всех наших действиях мы стремимся к первому и избегаем второго. Таким образом, рационализм сводится к расчётливой осторожности; его высшая точка достигается, когда мы благоразумно воздерживаемся от сиюминутного удовольствия из-за страха перед будущей болью. Конечно, общеизвестно, что такое бухгалтерское отношение к эмоциям является прямым отражением отношения буржуазного торговца к прибыли и убыткам. Не менее важно, однако, и то, что эта теория подразумевает для отношений одного человека к другому. Если простой психологический эгоизм либеральной теории верен, то каждый человек должен рассматривать других как всего лишь инструменты для достижения своих личных целей. Формулируя свои желания и изобретая самые хитрые средства их удовлетворения, я обнаруживаю, что действия других людей, преследующих схожие отдельные цели, могут повлиять на исход моего предприятия. (…) Для меня другие люди — это препятствия, которые нужно преодолеть, или ресурсы, которые нужно эксплуатировать, то есть — всегда средства и никогда не самоцель. Образно говоря, общество похоже на замкнутое пространство, в котором движется множество сферических воздушных шаров, наполненных расширяющимся газом. Каждый шар увеличивается в размерах, пока его поверхность не коснётся поверхности других; затем он перестаёт расти и сливается с окружающей средой. Справедливость в таком обществе могла бы означать лишь то, что внутреннее пространство каждого воздушного шара (личная сфера у Милля) защищено и что всем предоставлено равное пространство. То, что происходит внутри одного человека, не касается других.

В более сложных версиях либеральной философии грубый образ человека как источника удовольствия несколько смягчается. Милль признаёт, что люди способны преследовать более высокие цели, чем удовольствие (…), и даже допускает возможность альтруистических или иных, связанных с этим, эмоций сочувствия и сострадания. Тем не менее, общество продолжает рассматриваться как система независимых центров сознания, каждый из которых стремится к собственному удовлетворению и сталкивается с другими, которые для него являются существами, выступающими как фиксированные сущности, противостоящие Я, то есть как объекты. Состояние индивида в таких обстоятельствах – это то, что другая традиция социальной философии назвала бы «отчуждением». (…)

Фундаментальное понимание консервативной философии заключается в том, что человек по своей природе существо социальное. Это не просто означает, что он общителен и любит общаться с себе подобными, хотя это справедливо как для человека, так и для обезьян и выдр. Человек социален в том смысле, что его сущность, его истинное бытие заключается в его принадлежности к человеческому сообществу. Аристотель на первых страницах своей «Политики» утверждает, что человек по своей природе предназначен жить в сообществе. Те люди, которые предпочитают жить вне такого сообщества, говорят он, либо ниже, либо выше людей, то есть они либо животные, либо ангелы. Человек подобен животным по своим телесным желаниям, а по разуму подобен ангелам. В определённом смысле, следовательно, либерализм совершил ошибку, предположив, что человек есть не что иное, как сочетание животного и ангельского, страстного и разумного. Из такого предположения естественным образом следует, что человек, подобно диким животным и ангелам, по своей сути одинок.

Но, как говорит Аристотель, у людей есть свой уникальный для вида способ существования, основанный на специфической человеческой способности к общению. Этот способ существования — общество, человеческое сообщество, скреплённое рациональным дискурсом и общими ценностями. Мудрость и страсть объединяются, образуя рациональный калькулятор удовольствий, но они не составляют человека.

by olladij

Нигилизм: ложь на службе существующего

Уильям Гиллис

Говорить о нигилизме, а тем более пытаться его определить и критиковать, — это изнурительная задача, сродни разговору с озорным ребёнком, который выучил несколько пустых однословных ответов, заставляющих взрослого ходить кругами. И при этом есть риск серьёзного переутомления от постоянного закатывания глаз, необходимого для ведения подобной дискуссии. Большинство из нас понимает, что пытаться обсуждать или критиковать нигилизм — значит проиграть с самого начала. Точно так же, как кормить троллей — это игра, совершенно не имеющая отношения к искреннему сравнению и сотрудничеству в области идей. И всё же полное отстранение от этой темы невозможно.

Что нам делать, когда бывшие друзья или любовники начинают верить в такую бессмысленную чепуху, а потом как-то шокируются нашим отвращением? Не нужно далеко ходить, чтобы найти кипящее презрение к нигилизму в радикальных кругах, и всё же те, кто называют себя «нигилистами», выражают его лишь презрением или насмешками в мемах. Мы просто группируемся отдельно друг от друга. Индивидуально разумно отказываться втягиваться в это, но в конечном итоге это непрактично в целом. Время от времени кто-то должен надеть защитный костюм и убирать за троллями их дерьмо. И поэтому время от времени стоит повторять, какой чушью является нигилизм.

Я имею в виду основную идею нигилизма и то, как она используется на практике. Я не хочу тратить время на обсуждение точных контуров мягкой академической моды в континентальных кругах, или исторической сноски о давно умерших русских революционерах 19-го века и некоторых остатках поэзии, или обширного круга бывших анархистов, которые все вместе выгорели в конце 2000-х и пытались преподнести отчаяние как некую модную эстетику. Я имею в виду, что я буду говорить о них, у меня есть готовые эссе, отвечающие на их конкретные вопросы. Но всё это настолько скучно, такая тягомотина. И большая часть мнимых забот упомянутых групп не имеет никакого отношения к реальной проблеме нигилизма. Позволяя им устанавливать условия дискуссии, мы уклоняемся от реальной сути их основной провокации, и то, что в ней так пагубно, продолжает распространяться и гнить. Поэтому, прежде чем вникать в эти детали, я думаю, что стоит сначала рассмотреть — относительно беспристрастно и без полемики — то, что я и многие другие считаем столь неприемлемым в нигилизме. Что на самом деле вызывает эту ярость и недоверие. Конечно, быть откровенным и честным — не самый эффективный способ играть в игру, в которую играют большинство нигилистов, и, к сожалению, такой подход гораздо менее увлекателен, чем просто говорить всякую чушь, но я надеюсь, что вы всё равно продолжите читать дальше.

Continue reading →
by olladij

Исламо-гошизм. Рассказ о токсичных отношениях

Михаэль Фишер

В феврале 2021-го года министр высшего образования Франции Фредерик Видаль непреднамеренно вновь ввёл в публичный дискурс термин «исламо-гошизм», впервые предложенный Пьером-Андре Тагиеффом в 2002-м году. Тагиефф, известный прежде всего своими работами о французском правом экстремизме и расизме, использовал этот термин более двадцати лет назад для описания «сближения, если не сказать боевого союза, между радикальными левыми движениями и исламистскими движениями во имя палестинского дела, возведённого в ранг великой революционной цели». (1) Он имел в виду совместную мобилизацию во время Второй интифады, когда левые не обращали внимания на крики «Аллах Акбар» или призывы к уничтожению Израиля, поскольку придерживались гностического, глобализированного антисионизма, «который служит методом спасения и обещанием искупления — уничтожить Израиль, чтобы спасти человечество». (2)

Во время ток-шоу, в котором Видаль рассуждал о секуляризме, ведущий, Жан-Пьер Эль-Каббач, выразил подозрение, что во французских университетах материализуется альянс между Мао Цзэдуном и аятоллой Хомейни. «Вы абсолютно правы», — ответил министр. Видаль реалистично заклеймил политических левых как полезных идиотов джихадистов и пообещал начать расследование разрушительного влияния исламо-гошизма в университетах. Как и ожидалось, критики отвергли всё это как явную предвыборную тактику, направленную на привлечение крайне правых избирателей. «Они отрицают, что между левыми и исламистами существует что-либо, напоминающее этот альянс. Они говорят, что это иллюзия, культивируемая политической оппозицией» (3). Сэр Джон Дженкинс лаконично резюмировал реакцию левых на откровение очевидного. По мнению бывшего дипломата, левые и исламские движения разделяют общее мировоззрение, которое выходит далеко за рамки простой тактики, выражаясь в противостоянии современному либеральному и демократическому порядку и достигая кульминации в общей враждебности к Израилю и евреям. На практике этот альянс в настоящее время проявляется еженедельно в форме антисионистских массовых маршей в крупных западных городах, но ещё в 1978-м году Мишель Фуко в своих репортажах о надвигающейся исламской революции в Иране восторженно отзывался об Али Шариати, который во время учёбы во Франции стремился к сближению с христианскими левыми и немарксистскими социалистами, и чьё имя «выкрикивалось наряду с именем Хомейни [sic] на массовых демонстрациях в Тегеране». (4) Шариати, ведущего идеологического архитектора Исламской Республики, ошибочно считают объединителем Маркса и ислама, хотя на самом деле он недвусмысленно заявил: «Ислам и марксизм оказались совершенно несовместимыми во всех областях политики, экономики, этики и социальных проблем». (5) По мнению Шариати, марксизм, основанный на безбожном материализме, разделяет все недостатки Запада, откуда он и происходит. Другие, такие как Джудит Батлер, пошли ещё дальше и объявили ХАМАС и «Хезболлу» частью глобального левого движения из-за их антиимпериалистической направленности. Смелый тезис, который непреднамеренно обнажает современный характер левых и, по идее, должен побудить постмодернистского интеллектуала переосмыслить национал-социализм: по словам историка Дэвида Мотаделя, Берлин во время Второй мировой войны был «центром антиимперской революционной активности» (6), привлекая антиколониальных лидеров из Индии, Аравийского полуострова, Ирландии и Центральной Азии. Почти десять лет назад Петер Шефер и Таня Таббара, выступавшие за критический диалог с умеренными представителями политического ислама в брошюре для Фонда Розы Люксембург, безусловно, также были тяготеют к антиимпериализму. Они нашли партнёра по дискуссии в лице Карима Садека, который, с этой целью, сделал тунисских «Братьев-мусульман» приемлемыми для них. Они оправдывали свой самоотверженный подход, утверждая, что «умеренные исламисты и левые действительно разделяют общие ценности, особенно в вопросах социальной справедливости, на основе которых возможен критический диалог» (7).

Continue reading →
by olladij

Отвечая на фашистский органайзинг

Уильям Гиллис, 2018

Великий экономист и ранний антигосударственник Бастиа указывал на то, как часто наше внимание привлекается к самому непосредственному, упуская из виду более широкий спектр последствий и причин. Благодаря такой близорукости и процветает современный статизм, заслоняя угрозу полицейского пистолета и взмаха его дубинки, так что предлагаемый налог, например, вырывается из контекста и превращается в инертную, послушную вещь.

Веками упорной борьбы за прогресс общество все больше и больше отвращается от насилия и явных актов доминирования. Невозможно преуменьшить значение этого достижения. И всё же наши правители компенсировали это не уменьшением жестокости, а её затушевыванием. Любой социопат интуитивно знает, как использовать пределы человеческого внимания, используя сложную маскировку. То, что видно — это политик, стоящий перед обожающей его толпой, то, что может остаться незамеченным — это жестокость, от которой зависит его политика, угроза, которую он неявно озвучивает.

Общество может казаться мирным и идиллическим, а акты жестокости не только незаметны, но и полностью отсутствуют, и все же «этот мир» – результат угрозы невероятного насилия. Если граждане тоталитарного режима не сопротивляются, не подвергаются репрессиям, а просто покорно смиряются, было бы неправильно говорить об отсутствии насилия или агрессии. И всё же особенно бюрократическая душа может оглядеться вокруг и отвергнуть требования угнетённых, может потребовать, чтобы они положили свои тела на кон, чтобы сделать видимой скрытую угрозу государства, и даже тогда оспорить, что данных недостаточно. Могут потребовать, чтобы их тела складывали все выше и выше, чтобы «доказать» систематический характер угрозы. И не дай бог, чтобы угроза была отложена, чтобы обещание было дано за годы до грядущего насилия. Когда неявная, но очень чёткая угроза звучит так: “Мы убьём тебя и всю твою семью. Не сегодня. Но скоро. Как только наша власть закончит расти. Сопротивляйтесь сейчас и умрите тогда”.

Такой насильственный «мир» не является исключительно продуктом государства. Он проникает в человеческие дела на всех уровнях. Он формирует и искажает наше общество, нашу экономику. Бандиты на улицах, чьи кражи терпят, даже делают невидимыми, не обращая внимания на них, потому что угроза воспринимается как непреодолимая. «Проход мимо, н…р», в котором содержится взаимно понимаемая коллективная угроза, слово резонирующее и режущее, за которым стоят столетия линчеваний и избиений, но его значение можно отрицать в одно мгновение. «Откуда ты знаешь, что я имел в виду именно угрозу?» – и вспышка белых зубов у собеседника. Такое неявное насилие становится дробным, взаимозаменяемым. Не каждое употребление расового эпитета содержит его в полной мере, но часто они обмениваются смягчённой возможностью насилия. Что такое 1/200 часть угрозы линчевания или избиения? Насилие пронизывает наш мир, оно течёт незаметно по сложным цепям, накапливается в безмолвных, но огромных резервуарах, перестраивая и ограничивая возможное.

Continue reading →
by olladij

«Встреча человечества с самим собой»

Оммаж Хансу Йегеру

Такие люди были всегда. Те, которые не понимают своей эпохи и не понимаемы ей; они — не мизантропы, хотя считаются такими в обществе, им просто трудно найти достойных любви современников; одиночками они являются лишь вынужденно, т.к. педантично следят за тем, чтобы не потерять себя; они — мечтатели не потому, что хотят забыть действительность, а потому что она обычно скучна и отвратительна; они известны как циники и аморалисты, но им просто всегда хотелось быть честными; их страстность иногда доходит до иконоклазма, но не потому что святыни фальшивы, а потому что они недостаточно священны. Некоторые шибко умные считают их пророками, но пророками мелкой буржуазии, которые всего лишь противопоставляли развивающемуся капитализму истрёпанную протестантскую мораль, и были, соответственно, обречены погибнуть вместе с ней. Их геройские жесты пусты, поиски правды для них важнее самой правды, а их путь ведёт, как правило, либо прямиком в пасть нигилизма, либо в пучины мистицизма. (1)

Ханс Хенрик Йегер родился в 1854-м году в Норвегии, когда ещё большей частью крестьянская провинция медленно, но верно выпутывалась из союза с Шведским королевством. Признаюсь, я не знаю практически ничего об истории этой местности, кроме того, что Норвегия не смотря на месторождения газа и нефти сумела избежать судьбы таких экстрактивистских экономик как Россия, Венесуэла и Иран, а в 2014-м году страна праздновала двухсотлетие своей конституции, официально пригласив бывших блэкарей Enslaved. Судя по всему, некой безумно-рациональной традицией эта местность обладает (как, впрочем, и большинство местностей на этой планете). Считалась ли страна в то время европейским захолустьем, я тоже сказать затрудняюсь. В любом случае, она довольно быстро нагоняла Западную Европу в экономическом развитии, политическая эмансипация буржуазии проходила довольно мирно, открытых военных конфликтов со Швецией удавалось избежать и Норвегия полностью и бескровно высвободилась из союза со Швецией лишь к 1905-му году.

Родители Йегера рано умерли, в шестнадцать лет он решил податься в моряки и часто бывал в Западной Европе и Северной Америке. В двадцать он возвращается в Кристианию (так тогда назывался Осло), хочет стать школьным учителем, записывается в университет и изучает философию. Чтобы оплатить обучение, он устраивается работать стенотипистом в норвежский парламент. Возможно, для некоторых его более поздних идей не так уж неважно, ведь парламент молодой, ещё помнящей своё революционное прошлое буржуазии считался многими левыми «местом общественного разума». (2) Под конец 1970-х годов взгляды Йегера становятся всё более общественно-критичными, он становится атеистом, критикует институт буржуазного брака, выступает за свободную любовь и стремится защитить права проституток как вытолкнутых общественными нормами в статус необходимых парий в сексуальном порядке. (3) Свои взгляды он пытается сначала распространять при помощи театральных драм, а его имя становится всё более известным в молодых и беспокойных литературных кругах Кристиании.

Continue reading →
by olladij

Время разоблачить обман антисионизма




[Неожиданно по делу, за двумя небольшими, но значительными исключениями: во-первых, мусульмане вполне используют аргумент «исламофобии» для выгодного страдальчества и ништяков, а во-вторых, Прекрасная Палестина Будущего не сильно нужна ни обитателям Газы, ни их «прогрессивным» друзьям по всему миру. У них же такой мощный повод для существования отпадёт, им же заняться нечем будет, смысл жизни пропадёт сразу. Наивненько со стороны Иллуз, конечно. Как хорошо, что у вас есть liberadio!]


Ева Иллуз


Когда предположения, на которых каждая сторона спора основывает свои аргументы, остаются невысказанными, они блокируют пути мышления и затуманивают суждения. Позвольте мне, таким образом, сформулировать свои собственные предположения при рассмотрении вопроса, который находится в центре множества дебатов с 7-го октября (и до этого): является ли антисионизм формой антисемитизма?

Предварительные предположения
Мое первое предположение заключается в том, что этническая или расовая ненависть основана на бинарных различиях и иерархиях – христиане-иудеи; цивилизация-первобытные; белые-черные. Эти бинарные противопоставления глубоко укоренились в языке, рассказах и образах и не исчезают даже в таких, казалось бы, эгалитарных обществах, как наше. Более того, они процветают в них. Например, антисемитизм снова очень усилился, особенно после 7-го октября. Таким образом, можно использовать расистские, сексистские, антисемитские тропы без сознательного намерения унизить упомянутые группы.
Моё второе предположение заключается в том, что, как бы мы ни боролись с эссенциализацией и ненавистью, которые вызывают эти категории, они не исчезают так легко: они продолжают существовать и «прилипать», пусть и в завуалированной и запутанной форме. Когда были отменены законы Джима Кроу, чернокожие стали ассоциироваться с преступностью; когда феминизм изменил законодательство, он принёс с собой стереотип демонической амбициозной женщины. Иерархические бинарные оппозиции имеют долгую жизнь, потому что их когнитивные и эмоциональные шаблоны периодически реинкарнируются в новых формах. Антисионизм вполне может быть примером такой новой формы.


Третье предположение заключается в том, что эти иерархии настолько глубоко закреплены в наших способах восприятия, что для избавления от них требуется гораздо больше, чем самосознание. Культурное бессознательное не щадит никого, включая членов дискриминируемых групп. Некоторые женщины могут быть сексистками, некоторые евреи — антисемитами, а некоторые антиколониалисты — расистами. Если это так, то аргумент «Я не могу быть сексистом/расистом/антисемитом, потому что я женщина/чернокожий/еврей» неприемлем. Никто не может быть априори освобождён от сексизма или антисемитизма на основании своего пола или этнической принадлежности. Тот факт, что многие антисионисты являются евреями, в принципе не является доказательством того, что антисионистская идеология не распространяет и не повторяет антисемитские взгляды.
Я излагаю эти предположения, чтобы лучше разобраться в одном из самых сложных вопросов в политической сфере: является ли антисионизм завуалированной формой антисемитизма?

Continue reading →
by olladij

Фред Хэллидей: Левые и джихад

6 апр. 2011 г.

Приближающаяся пятая годовщина терактов 11-го сентября в США подчёркивает проблему, которая сегодня широко распространена в мире, но которой уделяется слишком мало исторически обоснованного и критического анализа: взаимоотношения между воинствующими исламскими группировками и левыми.

Очевидно, что эти теракты, как и другие, произошедшие до и после них, на США и их союзников по всему миру, принесли ответственным исламистским группам значительную симпатию далеко за пределами мусульманского мира, в том числе и среди тех, кто с самых разных идеологических позиций яростно выступает против основных проявлений их силы. Однако поразительно, что за столь часто инстинктивной реакцией наблюдаются признаки гораздо более развитого и политически выраженного согласия во многих частях мира между исламизмом как политической силой и многими левыми группами.

Последние, судя по всему, рассматривают некую комбинацию «Аль-Каиды», «Братьев-мусульман», «Хезболлы», ХАМАС и (не в последнюю очередь) президента Ирана Махмуда Ахмадинежада как пример новой формы международного антиимпериализма, соответствующей – и даже дополняющей – их собственный исторический проект. Это мнимое объединённое движение может восприниматься подобными левыми группами и интеллектуальными течениями как нечто, стеснённое «ложным сознанием», но это не умаляет их стремления «объективно» поддерживать или хотя бы потакать им.

Тенденция очевидна. Так, венесуэльский лидер Уго Чавес летит в Тегеран, чтобы обняться с президентом Ирана. Мэр Лондона Кен Ливингстон и активный член британского парламента от партии «Респект» Джордж Гэллоуэй приветствуют визит в город египетского священнослужителя (и номинального лидера «Братьев-мусульман») Юсуфа аль-Кардави. Многие представители левых фракций (и не только), выступавшие против надвигающейся войны в Ираке, не стеснялись в своих союзах с радикальными мусульманскими организациями, которые с тех пор переросли из тактического сотрудничества в нечто гораздо более продуманное. Интересно наблюдать, например, в публикациях левых групп и комментаторов, как переписывается история и как язык политических аргументов подстраивается под (так сказать) это новое соглашение.

Последнее проявление этой тенденции проявилось во время ливанской войны в июле-августе 2006-го года. Боевик из страны Басков, которого я видел, размахивал жёлтым флагом «Хезболлы» во главе марша протеста, – лишь малая часть гораздо более масштабного явления. Лондонские демонстранты, протестующие против войны, видели множество транспарантов с лозунгами «Теперь мы все – “Хезболла”», а освещение движения в левой прессе отличалось некритичным тоном.

Continue reading →
by olladij

Густав Ландауэр: «Два мартовских дня» (1909)

День памяти Немецкой революции 1848/49-х гг. и последнего значительного революционного эпизода Западной Европы, Парижской коммуны 1871-го года, празднуется в Германии по причине случайного совпадения дат — 18-е марта в Берлине, 18-е марта в Париже — совместно. То печальное, присущее всем таким памятным датам, особенно у нас в Германии, несмотря на всю прекрасную благодарность, часто проявляющуюся в таких случаях в самых трогательных формах, усугубляется ещё больше: безучастные урывками греются в близи активных; мелкие живые используют великих или отважных мертвецов как постамент, дабы в течение дня казаться самим себе больше; часто устраивается просто обобщённый и сентиментальный культ павших там, где были бы причины сделать из прошлого то, чем оно и должно для нас являться: путеводителем.

18-е марта 1848-го года — лишь небольшой этап великого движения, которое вполне должно бы называться не только «1848», но «1848/49», и простиравшегося всю Германию. Более важен, чем уличные сражения в Берлине и Вене со всеми их героическими эпизодами, и куда более важен, чем словесные перепалки во Франкфуртском имперском парламенте, тот факт, что тогда по всей Германии, в каждом городке и в каждой деревне происходили сражения против политического и общественного феодализма. Ещё слишком мало интересуются наши историки локальной историей революции 1848/49-х годов; слишком мало ещё установлено, что было упразднено реального, что реального было достигнуто в отдельных местностях горожанами и крестьянами в этих бесчисленных схватках, которые были в первую очередь не борьбой против личностей, но борьбой против вещей и учреждений.

Continue reading →
by olladij

Защитный механизм рационализации: теоретические основы «Queers for Palestine»


Мориц Пиечевски-Фраймут



Сезон Дней Кристофер-стрит (CSD) в Германии вновь стал настоящим испытанием для евреев и тех, кто солидарен с Израилем. Еврейское государство — единственное безопасное место для ЛГБТК+ на Ближнем Востоке, а Тель-Авив — «квир-метрополис». Согласно Арабскому барометру (2019), лишь пять процентов палестинцев поддерживают социальную терпимость к гомосексуальности, что является самым низким показателем в арабском мире. Тем более парадоксально, что движение «Квиры за Палестину» смогло уверенно появиться на парадах Прайда этого года почти во всех крупных немецких городах, в то время как сторонники Израиля остались лишь уязвимыми маргинальными участниками. Какие психологические искажения характеризуют квир-феминистскую «солидарность с Палестиной»?

Для Франкфуртского исследовательского центра глобального ислама (FFGI) под руководством Сюзанны Шрётер я написал статью, анализирующую тезисы интеллектуальных представителей квирной «палестинской солидарности». Однако, поскольку Университет имени Гёте больше не терпит неудобных экспертов по исламу, FFGI будет распущен в начале октября. С закрытием центра исчезает последнее прибежище, где ещё был возможен критический анализ таких актуальных явлений, как «исламо-гошизм», с научной точки зрения.

Прозрения процветают в дебатах. Но как дебаты могут быть успешными, когда фракция захватывает гегемонию в университетах, всё больше делая инакомыслие невозможным? Поэтому особенно важно внимательнее присмотреться к пионерам гендерной и квир-теории. В случае союза квир-теории с исламизмом они оказывают решающую помощь в преодолении когнитивного диссонанса и в значительной степени формируют просвещённый антисемитизм постмодернистской академии.

Continue reading →
by olladij

От Вагнера до Вилана


[Вот, антисемитизм спокойной совести и стал мэйнстримом, ушлые бородачи смогли хакнуть сердобольных и обожающих страдания интерсек-леваков по всему миру. 11-го сентября 2001-го года открыто радоваться исламистскому террору, кроме нескольких фашистов-говноедов и ахнутых на всю голову троцкистов, никто не решался. Сегодня все перестали стесняться своего говноедства, они просто называют его “антисионизмом”. С чем я нас всех и поздравляю. –
liberadio]

Бен Коэн

Изображение евреев как нежелательных интервентов в создании и оценке искусства (потому что их подлый, узколобый, эгоцентричный дух противостоит художественному величию) живёт и процветает.

«Еврей никогда не возбуждается у нас просто из сентиментальных побуждений. Если он и возбуждается, то лишь из-за каких-то особых и эгоистических интересов».

— Рихард Вагнер, «Еврейство в музыке», 1850

«Я работал на звукозаписывающей компании, и это забавно, потому что мы часто общались с её боссом, и он очень активно говорил о своей поддержке Израиля. Он переступал эту грань. А потом недавно появился список имён людей, пытавшихся помешать нашим друзьям из Kneecap выступить здесь сегодня вечером. Кого я вижу в этом чёртовом списке, как не того лысого ублюдка, на которого я, блядь, работал? Так что, смотрите, мы всё это перепробовали: от работы в барах до работы на чёртовых сионистов».

— Боб Вилан, выступление на сцене фестиваля Гластонбери, 2025

Почти двести лет разделяют Рихарда Вагнера, немецкого композитора, совершившего революцию в опере, и Боба Вилана, музыкального дуэта из английского города Ипсвич, который сейчас пытается возродить дух панк-рока. Можно задаться вопросом, что Вагнер и Вилан делают в одном предложении, учитывая огромную историческую и музыкальную разницу между ними, не говоря уже о том ужасе, который, несомненно, охватил бы Вагнера, если бы он оказался в одном контексте с двумя чернокожими мужчинами с дредами.

Я попытаюсь объяснить.

Вагнер, как широко известно, был убеждённым антисемитом.

Continue reading →